Чародеи [Побег. Чародей поневоле. Возвращение короля Кобольда] - Кристофер Сташефф

— Где так нужен Министр Жизни, как не среди мертвых? — ответил отец Марко.

— Минуточку. Подождите. — Дар поднял ладонь. — Не могли бы вы объяснить кое-что? Мне кажется, я что-то не понял.

— Что именно?

С чего вы взяли, что он катодист?

— Хм? Как же, по эмблеме его ордена, конечно! — воскликнул старик.

— Вот. — Отец Марко постучал по маленькой желтой отвертке в нагрудном кармане. — Используется в качестве эмблемы инженеров-электриков… как признак братства. Мы просто сделали его официальным.

— Да? — Дар уронил голову, чувствуя себя невеждой.

— У вас передо мной преимущество, — сказал отец Марко старику.

— Да, знаю. — Старик хитро улыбнулся. — Разве это не замечательно?

— Дедушка! — воскликнуло видение, и старик моргнул. Дар успел обратить внимание на то, что носки ее туфель очень острые.

— Ну, придется раскрыть карты, — вздохнул он. — Меня зовут Уайти, святой отец, а это Лона, моя… племянница, — добавил он и посмотрел на нее.

Она улыбнулась. — Как скажешь, дедушка.

— Ты всегда любишь подчеркивать мой возраст, дитя мое! — Уайти вздохнул. — Знаю, ты не можешь покривить душой и солгать даже в такой мелочи, но имей жалость! Я не прошу слишком многого… просто зови меня „дядя“ в присутствии других людей. Такая маленькая просьба…

— Но теперь они все равно знают правду. — Она улыбнулась всей компании и негромко произнесла:

— Это мой дядя.

— Очень приятно, — пробурчал Дар, не отрывая от нее глаз.

Отец Марко кашлянул и протянул руку. — Меня зовут отцом Марко Риччи. А это Дар Мадра и Сэм Байн.

— Приветствую тебя, Уайти. — Официант поставил большущий стакан с вином перед стариком. — И тебя, Лона.

— Благодарю. — Она взяла коктейль и улыбнулась вежливо и в то же время тепло, потом отвела взгляд. Официант чуть замешкался, потом вздохнул и повернулся.

— Уайти де Вино? — спросил отец Марко.

Уайти приподнял стакан, словно собираясь произнести тост, и утвердительно кивнул. — Правильно догадались.

— Ну, знаете, мне доводилось слышать о вас в каждой таверне и пивной на протяжении последних трех парсек. Наконец-то я встретил вас.

Имя подходило ему как нельзя лучше.[4] Волосы у старика были белыми-пребелыми, а глаза такими светло-голубыми, что казались почти бесцветными. Даже кожа лица, казалось, отбелена — такой обветренной и огрубевшей она была, словно дубленная космосом…

И второе имя подходило ему как нельзя кстати. Одним глотком он осушил полстакана.

— Схватили бы меня, не так ли? — усмехнулся Уайти. — Если бы не ряса, а?

Отец Марко тоже усмехнулся. — Нет. Я не из Департамента Государственных Сборов.

— И не рассерженный муж, — добавила Лона.

— Моя дорогая! — обиженно воскликнул Уайти. — Разве посмел бы я встать между мужем и его женой?

— Если бы, у тебя была такая возможность, — пробормотала она и стала потягивать коктейль.

Уайти повернулся к отцу Марко и тяжело вздохнул. — Да, их поколение такое циничное! Никаких идеалов, святой отец? Никакой веры?

— Я безоговорочно верю тебе, дедушка… только не говорю, почему.

— Чтобы свободно передвигаться в любом направлении, — сказал отец Марко, — это одно. Похоже, вы не задерживаетесь на одной планете дольше, чем и я, Уайти.

Вино кивнул. — Долго я не смогу терпеть этих толстяков и зануд.

— Или они тебя, — пробормотала Лона.

— Ну, они обычно сами предлагают оплатить мне дорогу на другую планету. Я становлюсь чуть беспокойней с возрастом, святой отец… ищу нечто новое, надеюсь отыскать то место, которое не подвержено упадку.

— Пора, Уайти, — Толстый детина остановился около их стола.

— Мне пора к публике. — Уайти вытащил из-под туники плоскую клавиатуру и встал. — Прошу прощения, я вас покину ненадолго, люди добрые…

— Вы развлекаете публику? — озадаченно спросил Дар.

— А что в этом особенного? — ответил он.

— Мы не делаем из этого тайны, это наша жизнь, — добавила Лона.

— В старые добрые времена бывало похуже, моя дорогая, — напомнил ей Уайти, — тогда я еще не встретил твою бабушку. Я занимался продажей наркотиков, святой отец… я стал называть себя Тодом Тамбурином. — Он направился к помосту вслед за Лоной.

Сэм сидела ошарашенная, вытаращив глаза. — Это Тод Тамбурин?

— Не может быть. — Дар удивленно посмотрел вслед старику. — Великие поэты не поют в барах.

— Бывают и исключения. — Отец Марко откинулся на спинку стула и сделал несколько глотков. — Оценим то, что нам предлагают?

Уайти тем временем уселся на низеньком стульчике, Лона же опустилась на стул повыше, скрестив ноги и положив руки на колени.

Старик извлек из своей клавиатуры журчащее крещендо. Звук наполнил комнату и замер. И тут Уайти запел песню, уходящую своими корнями далеко в прошлое — в старые добрые времена — не очень пристойную, так сказать, песенку о леди, путешествующей в космосе, которая вряд ли была леди, и интересы у нее были далеко не космическими. Лона с воодушевлением подпевала своему деду.

— И это поэт-лауреат Сферы Терры? — воскликнула возмущенная Сэм.

Дар тоже почувствовал некое разочарование… но не в Уайти.

Песня закончилась крещендо, какое способен был издать космический корабль при запуске. Постояльцы захлопали, довольные песенкой, и заулыбались. И когда космический корабль стих, зазвучала тихая, задушевная мелодия, наполняющая все вокруг каким-то спокойствием.

И тут Лона запела, не смотря на Уайти, а направив отсутствующий взор куда-то вдаль, поверх голов постояльцев, чистым, словно горный ручей, и нежным, словно сама весна, голосом. Слова не запоминались в голове, но, казалось, обволакивали и уносили Дара куда-то в мир звуков — и тут вдруг отчетливо стал ясен смысл песни: оплакивание того, что ушло и никогда не вернется, — красота самого имени „Терра“.

Тогда присоединился Уайти, подхватил припев — послышалось спокойствие, грусть и удовлетворение одновременно по поводу того, что старые дни миновали, но, как и должно было случиться, это неизбежно. Потом снова запела Лона, напоминая, что все это обновляет человека, а где-то там, на удаленных планетах, под солнцами, невидимыми с Терры, жизнь прежняя…

Потом снова припев — что все это прошло — и другой куплет, другая планета, еще сотня, и каждая приветствует человека своей первобытностью, где он разрушает природу, воздвигает вокруг себя частоколы; потом припев, и наконец, последний куплет, пронизанный триумфом — понемногу планеты снова зарастут лесом, — порождением жизни…